TimesHistory

После войны Г. Адамович долгое время оставался при своих прежних убеждениях, здесь можно упомянуть и участие в газете «Русские новости», финансировавшейся советским посольством во Франции, и визит делегации эмигрантов к советскому послу Богомолову, в котором, по уверениям Н. Берберовой принимал участие и Адамович.[67] Улучшить отношения с Ивановым все это никак не могло.

50-е гг. для Г. Иванова и И. Одоевцевой оказались тяжелы. Одни жили в доме престарелых на юге Франции и хотели перебраться под Париж, ближе «к цивилизации», однако это у них не получалось. И. Одоевцева думала, что в этом виновата их «политическая репутация», хотя Г. Адамович уверял их: «Мои сведения сводятся к тому, что хлопоты о Вас наталкиваются на препятствия. Но дело никак не в политике, т.к. весь принцип этих домов «аполитичен», и живут в них люди самых крайних, в обе стороны, мнений и с любыми политическими репутациями».[68] В то же время Алданову Г. Адамович писал совершенно иное: «Я видел Вырубова и говорил с ним опять о их переводе в Париж. Он что-то предпринимает, но, по его словам, Долгополов заявил, что в тот день, как Иванов будет в одном из здешних домов, он подаст в отставку».[69]

В эти последние годы Г. Иванов жил, по сути, на милостыню: как писал Г. Адамович, «Цвибак мне ответил насчет Лит<ературного> Фонда: «Фонд помогает Иванову регулярно». Но они, вообще-то, присылают гроши . кроме экстренных случаев, вроде операции и т. д.».[70] В другом письме он писал, что Наталия Владимировна Кодрянская (1901 – 1983) – прозаик, мемуарист, автор воспоминаний о Ремизове и нескольких книг сказок, «хотела мне дать 5000 фр<анков>, чтобы передать Вам анонимно, но оказалось, что у нее их нет, а просить у мужа она не хотела. Сказала, что даст, когда я вернусь».[71]

Г. Иванову предлагали также различные авантюры, например: «Ну, сначала о деле – т.е. о книге, с таким же названием, как у Madame. Надо сделать так. Найдите делового человека или даже адвоката (у меня сначала была адвокатесса, с которой я был знаком у Рабиновичей, а потом все сделал Кантор, – но, конечно, он слишком мягок и взял мало. Адвокатесса пришла в ужас, когда узнала. Но она теперь в Тель-Авиве, навсегда). Пусть Ваш homme d’affaires напишет Изд<ательст>ву письмо: мы удивлены, негодуем и требуем немедленного изменения названия. Изд<ательст>во, конечно, будет отвиливать. Надо дать понять, что иначе будет суд. Только до суда не доводите: есть риск, т.к. судья может признать, что название не столь оригинальное, чтобы быть чьей-либо собственностью. Но риск есть и для Изд<ательст>ва: поэтому, нормально оно должно предложить dommage-interets. Мало помалу на этом и надо сговориться. Изменение заглавия должно стоить Изд<ательст>ву дорого, если оно есть в тексте, наверху каждой страницы: тогда можно взять с них больше. Если заголовок только на обложке, дело для Вас хуже. Но во всяком случае, меньше, чем на 100 000 не соглашайтесь. (А главное, ничего не просите сами, а только возмущайтесь и дайте понять, что в решении суда Вы уверены. Ce qui n’est pas le cas, – entre nous). Желаю успеха. Но длилось это у меня около полгода».[72]

Сам Г. Иванов разработал даже целую систему выпрашивания денег у глуповатых и тщеславных меценатов, например, у Александра Павловича Бурова – состоятельного, но малоталантливого эмигранта-беллетриста, занимавшегося меценатством. Методика, которой руководствовался Г. Иванов, лучше всего изложена в недатированном письме Г. Иванова Софии Ивановне Аничковой-Таубе: «Дорогая София Ивановна. Вот конспект письма, который советую Вам использовать, пиша Бурову. Я думаю, результат будет быстрый и приятный. Маслом кашу не портить, не жалейте похвал по его адресу: от Бунина до меня все мы делали это печатно, не то что в письме. Не забудьте перечислить все свои литературные заслуги < .> Глуб<окоуважаемый> Александр Павлович, уже давно, больше года тому назад, мои старинные друзья – И.Одоевцева и Георгий Иванов – дали мне прочесть Вашу прекрасную книгу "Русь Бессмертная". Я прочла ее с большим волнением. Не знаю другого писателя, который бы так проникновенно писал бы о русской Голгофе, русской доле, русской – гордости – смирении. Скажу прямо – никто из современной литературы так искренно и так правдиво не писал об эмиграции и о России. Г. Иванов, дав мне книгу, рассказал много о Вас как о человеке, о Вашей отзывчивости, Вашей чуткости, нежности Вашей души и доброте. Теперь, находясь в очень трудных обстоятельствах, я вспомнила все это. Вспомнила и Бурова-писателя и Бурова-человека (Я такая-то – редактор таких-то изданий, автор – таких-то книг, – пьеса моя такая-то шла тогда-то в Малом театре). Я больна, у меня нет средств. Если можете, помогите мне (нужны лекарства, усиленное питание – ничего этого нет). Независимо от этой просьбы – благодарю Вас за наслаждение и духовную помощь, которую мне дала Ваша прекрасная книга" (Coll. Anichkova-Taube. Bakhmeteff Archives, Columbia University, New York)».[73]